Жуть какая! (Продолжение)2

Прошло два месяца со времени Серёжкиного порабощения. С той минуты, когда он ясно осознал, что переступил запретную грань и что отныне лишён возможности жить, как раньше. Но ведь сам же подсознательно хотел этого! Сам грезил рабской жизнью у ног красавицы-матери! И сполна получил желаемое! И нежеланное заодно – порку за малейшую провинность (иногда Госпожа, не считая нужным утруждаться, приказывала ему самому, раздевшись до пояса или спустив штаны, хлестать себя толстым ремнём, иногда вызывала для этой цели кого-нибудь из своих телохранительниц – девушек весьма крепких, сильных и скорых на расправу). Сутки напролёт на коленях, ежедневное, обязательное, как молитва для кающегося грешника, выпрашивание пощады за прошлые и будущие грехи…

Пары месяцев вполне хватило, чтобы он свыкся со своим новым образом жизни и уже не понимал, как он мог раньше так вольно обращаться со своей Госпожой, сидеть в Её присутствии, называть эту Богиню на «ты»... Ужас! Жуть какая! Теперь он вовсю старался искупить прошлые грехи, торопясь предугадывать желания Повелительницы. И чем жёстче были наказания, тем ревностнее и старательнее трудился новообращённый рабок.

Просыпался каждое утро на коврике у входа в опочивальню прекрасной Хозяйки – за час до Её пробуждения. Торопливо умывался и бежал варить для Неё кофе. Чтобы к той минуте, когда она соизволит проснуться, уже благоговейно преклонить колени перед царственным ложем, держа маленький хрустальный поднос с ароматным эспрессо и свежим десертом. Вот Она неспешно открывает прекрасные карие глаза, снисходительно улыбается и одаривает раба двумя-тремя пинками в челюсть, в губы или в нос. А он, аккуратно поставив на столик у изголовья кровати своё подношение, жадно припадает к божественной стопе. Долго и самозабвенно целует её, упиваясь этой неземной красотой и неповторимым ароматом и чувствуя себя счастливейшим из смертных. Пока наконец Владычице не прискучит это неуклюжее поклонение и Она не отшвырнёт прочь ничтожного раба – ударом ножки в лицо.

Строжайше запрещалось смотреть, как Госпожа, умывается, одевается и занимается утренним макияжем. Всё это время ему надлежало либо стоять на коленях под дверью ванной, либо лежать ниц под Её ножками до получения специального позволения – удара пяткой по затылку. Только тогда он получал право восторженно и почтительно полюбоваться своей Царицей, Её новым нарядом и макияжем, пролепетать несколько комплиментов и получить щедрый аванс – право лечь лицом под прелестные стопы, лобызать их и дышать ими. Важно восседая в кресле, Госпожа вытирала подошвы о его рот и нос, милостиво шлёпала по щекам. Это блаженство обычно длилось не более десяти минут. Пока сладкую сказку не разрушала безжалостная реальность – сигнализация Её новенького кабриолета, въезжающего во двор. Тогда рабу

презрительно бросался бумажный листок – список домашних работ, которые обязан сделать сегодня. Пинок в глаз, в нос или в губы, милостивое позволение поцеловать пнувшую его ножку (иногда даже несколько раз!) и почтительное лежание рожей в пол вплоть до отбытия Госпожи.

А затем наступали семь-восемь часов долгожданной свободы… Как-как?!! Свободы?!! Долгожданной?!! Да в гробу он видел эту свободу! Ежедневная разлука с Госпожой стала для него самым мучительным наказанием, куда более тяжким, чем самая жестокая порка.

Начищая до блеска паркеты в залах громадного особняка, чистя пылесосом ковры и ковролин, усердно вытирая пыль со столиков, шкафчиков и бюро, он не мог сдержать слёз. И не от того, что был вынужден выполнять тяжёлую и грязную работу наравне с прислугой (а порой приходилось делать и то, чем прислуга брезговала, например, драить унитазы во всех пяти санузлах). А от того, что не слышал Её голоса, властного и милостивого одновременно, не созерцал Её очаровательнейших ножек, не чувствовал того сладчайшего физического и душевного гнёта, которым стало для него само присутствие Повелительницы.

В такое время самым горячим желанием для Серёжки было скорейшее наступление вечера и возвращение Её Величества…

Вот и сегодня он с трудом дождался заветного вечернего часа. Чудеснейшей музыкой показалась ему сирена «Ламборджини», привезшего домой очаровательную Хозяйку. Готов был хоть сейчас бежать к Ней на четвереньках, жадно лизать асфальт вокруг Её ножек… Но твёрдо помнил: таких изъявлений преданности Госпожа не любит. Ведь ему было чётко приказано: по завершении всех домашних работ стоять на коленях в углу и ждать вызова пред Её пресветлые очи.

За время своего рабства Серёжка успел настолько натренировать свой слух, что улавливал издали любые телодвижения Повелительницы – Её плавные и властные шаги, шорох Её платьев… Вот и сейчас старался максимально напрячь и слух, и интуицию, и уже изрядно поехавшую соображалку, чтобы угадать, в каком настроении соизволила вернуться домой его всемилостивая Владычица. Оказывается, Она была не одна. Её властное бархатное контральто перекликалось с незнакомым девичьим голосом. Что бы это значило?

Наконец услышал долгожданное:

– Раб! К ноге!

И, плача от счастья, помчался на четвереньках в направлении хозяйского зова.

Да, Госпожа была не одна. Напротив Её восседала в кресле незнакомая красавица-блондинка лет двадцати. Кто это? Что задумала Хозяйка? Не знал, но и не боялся – привык всегда уповать на милосердие и великодушие Её Величества. Искренне верил, что все Её слова и действия – во благо ему. Привычным ловким движением бросился к ножкам Повелительницы, облобызал паркет вокруг них и почтительно замер в ожидании новых повелений.